Что общего у магнитной наночастицы, созданной в лаборатории, и терапии неизлечимых заболеваний мозга? Над этим каждый день работают ученые в области нанобиотехнологий и нейротерапии?

Нелли Чмелюк, научный сотрудник РНИМУ им. Н.И. Пирогова и НИТУ «МИСИС», рассказала НОП, как синтез наночастиц помогает в лечении глиом и болезни Альцгеймера, почему в науке важно «из вредности» и что помогает сохранять мотивацию, когда эксперименты требуют много времени и терпения.

Как вы пришли в науку и почему выбрали направление нанобиотехнологий и нейротерапии?

В науку я пришла достаточно простым путем, сначала просто пошла учиться на химика на бакалавриате, затем поступила в магистратуру, где попала в очень хорошую лабораторию, которая специализируется на синтезе и применении магнитных наночастиц в биомедицине. В какой-то момент, решила там задержаться — поступила в аспирантуру и начала участвовать в проектах лаборатории.

Вы работаете на пересечении нескольких сфер – синтез наночастиц, доставка лекарств, терапия глиом и болезни Альцгеймера. Что из этого вам ближе всего и почему?

    Эти все сферы сильно связаны, на самом деле. С точки зрения базового образования, конечно мне ближе синтез частиц, но с точки зрения моего личного интереса — мне ближе биологические эксперименты на клетках и даже на животных, хотя раньше я и подумать не могла, что смогу работать с мышками. С точки зрения направлений — Альцгеймер, глиомы и др. заболевания — не могу выделить для себя что-то наиболее важное и интересное. Пока есть интерес во всех этих сферах, но не исключено, что в будущем я сосредоточусь на чем-то одном. Или наоборот — вольюсь в еще какую-то сферу. Никто не знает, что будет завтра.

    Что для вас самое важное в ваших исследованиях – научный интерес, практическая польза или ощущение, что вы двигаете медицину вперёд?

      Мне бы очень хотелось думать, что конкретно я что-то двигаю вперед, но здесь скорее будет верным считать, что я — часть какой-то большой системы или сообщества, которое пытается что-то улучшить или продвинуть вперед. Конечно, личный интерес, любопытство, попытка сделать что-то важное и нужное для общества — очень важны. В науке сложно и тяжело работать, если нет интереса разобраться в сути, поэтому наверное личное пока является чуть более превалирующим.

      Насколько сейчас реально использовать наночастицы нейротехнологии в клинической практике? Что из этого уже внедряется, а что пока остаётся экспериментом?

        Мир наночастиц, если так можно сказать, очень объемен. Есть частицы с противоопухолевыми препаратами, уже давно одобренные различными фармакопеями — Doxil, Vyxeos и многие другие. В некоторых странах используют магнитные наночастицы для гипертермии — уничтожении опухоли из-за нагрева частиц в переменном магнитном поле. Но в любом случае, у всего есть свои ограничения. Доставка в головной мозг для терапии как глиом, так и нейродегенеративных заболеваний — это отдельная история. Там есть свои успехи.

        Вы сотрудничаете с несколькими научными центрами. Что даёт вам такая междисциплинарность и командная работа?

          Так или иначе команды везде пересекаются. В какой-то степени это всегда дает мне свежий взгляд на рутинные вещи, возможность взглянуть на работу с разных сторон. На самом деле, так работать в нескольких местах часто тяжело, но крайне интересно.
          Вот есть один из примеров — я долгое время занималась проектом, посвященных доставкой комбинаций препаратов, но когда пришла в новую команду — выяснила, что для оценки эффективности комбинаций там используют другие методы. Мы смогли обменяться мнением и опытом, что позволило расширить понимание того, что я делала долгие годы, а также улучшить представление уже имеющихся данных.

          Как вы оцениваете уровень интереса к наномедицине и нейронаукам в России сегодня?

            Мне трудно судить об общем интересе, так как наверное у этом плане мой круг общения очень ограниченный. Но попадая в какую-то компанию, не связанную с научной деятельностью, всегда встречала живой интерес людей в том, чем мы занимаемся. Вот недавний пример: мы с моей подругой и одновременно коллегой сидели в ресторане, там были ребята, наши знакомые, занимающиеся маркетингом. И мы делились кто чем живет и чем занимается. Мы честно задавали много вопросов о маркетинге, на что ребята отвечали: «ой, это просто маркетинг, ничего интересного, расскажите лучше, как вы лечите мышек!».

            Если говорить больше с научной точки зрения, глиомы, нейродегенеративные заболевания, та же Болезнь Альцгеймера, являются неизлечимыми, поэтому поиск подходов к ранней диагностике и терапии является одной из важнейших задач не только в России, но и в мире.

            Что помогает вам сохранять устойчивость и мотивацию, когда исследования требуют много времени и терпения?

              Честно отвечу, говоря лично за себя, моя мотивация и устойчивость не являются чем-то постоянным, к сожалению. Есть разные способы поддерживать интерес. Иногда его разогревает неожиданно очень «хорошие» результаты, а иногда наоборот — плохие. И хочется разобраться, в чем же причина, ну знаете, из принципа, из вредности, если угодно. Очень часто помогает комьюнити, наличие людей рядом, которые занимаются чем-то схожим и имеющие те же проблемы, что и у тебя. Вы делитесь опытом, обмениваетесь впечатлениями, возможно находите новые идеи или вдохновение, а иногда просто утешение. Здесь важно также расширять свой кругозор, знакомства и круг общения, чтобы видеть и чужие ошибки, неудачи и чужой опыт. Ну и последнее — очень важно отвлекаться, как сейчас говорят — work-life balance. Это реально работает. Иными словами, нужно просто получать позитивные эмоции из вне, чтобы с бОльшей легкостью относиться к рутине или каким-то мелким неудачам.

              Насколько, по вашему ощущению, сегодня женщинам в науке комфортно развиваться профессионально? Есть ли всё необходимое – возможности, признание, условия для роста?

                Честно говоря, я не сталкивалась с какой-то явной дискриминацией в профессии, но стоит учесть, что я еще не была женой и мамой. Знаю от коллег, что в этих статусах гораздо сложнее совмещать свою нерабочую жизнь с наукой, что можно несколько выпасть из процесса и возвращаться потом бывает трудно. Но есть много позитивных примеров, кто-то почти не бросает работу, кто-то действительно уходит на несколько лет, что приводит к отсутствию свежих публикаций, проектов и тд. Все индивидуально, как я думаю

                Существует ли, на ваш взгляд, в научной среде тот самый «стеклянный потолок» – или ситуация уже меняется, и результаты говорят громче, чем стереотипы?

                  Не могу сказать точно. С одной стороны, один из двух моих руководителей — женщина, с другой — большую часть руководящих должностей занимают мужчины и я на знаю, с чем это связано наверняка. На моем уровне каких-то гендерных неравенств я не наблюдала. Также могу отметить, что большинство мужчин в науке не стремится занять руководящий пост. И в целом, я окружена крайне амбициозными дамами.

                  Что бы вы посоветовали молодым исследователям, которые только начинают путь в биомедицине и нанотехнологиях?

                    Мои советы будут весьма банальными: 1) Заниматься тем, что интересно, 2) Соблюдать баланс между работой и отдыхом, 3) Побольше общаться с коллегами, читать и учиться новому.